Полтора года военкомат не брал его на СВО: мешали металлические спицы в руке. Терминатором сделала невоенная судьба. Но осенью 2024-го, плюнув на всё, собрал вещи и поехал искать удачу на местах: вдруг возьмут. И случайная встреча на питерском вокзале с бойцами отряда «Русь» определила судьбу ленинградца.
Часть 1. Нашедший себя на войне
Белое покрывало луганской степи. Армейские цинки, патронные ленты. Патроны – ого, с ладонь! В прессованный снег вцепились щупальца треноги. Тяжёлый пулемет «Утёс» требует основательного подхода. Инструктор полигона машет:
— Это Эстет. Все вопросы задавать ему!
Разворачивается и уходит.
Остаётся боец. Броник, разгрузка забита до отказа, новый шлем. В узком разрезе балаклавы – два горящих стальной синевой огонька.
Заваливаем его вопросами:
— Эстет — почему?
— Эстетика смерти.
Огоньки вздрагивают смехом, но тут же замирают:
—Если погибнуть, то погибнуть красиво. На войне. Выполняя поставленную задачу. Запомниться людям.
На самом деле, душой тянуло, что я найду себя — нашёл. Да... Сюда идут те, кто не нашёл себя в мирной жизни. Но даже те, кто нашёл своё на гражданке, но ищет экстрима, драйва, — это находят только тут. Когда ты идёшь на штурм и свистят пули над головой, это ни с чем не сравнимо. И если ты можешь выполнить задачу, выполняй её до конца. Неважно, в каком состоянии.
— А после войны что?
— Мы — ЧВК, нам всегда найдут применение, — огоньки под шлемом подпрыгивают.
Эстет воюет только третий месяц.
— Это мой первый контракт, но уже два задания было. Сперва на эвакуации работал, ходили и на штурма́, в закрепление. И скоро ещё на штурм пойду, на тяжёлой технике. Буду работать из АГС (автоматический гранатомёт — прим. ред.) и пулемёта. Уже три ранения: 120-мм мина в пятку, и два сброса: задело осколком ухо плюс ожог.
Конечно, как и все бывалые бойцы, он уже знает, что второй раз идти на задачу страшнее, и третий — тоже страшно…
В отряде «Русь» (действует в составе бригады «Эспаньола») все вновь прибывшие сперва проходят через тяжёлую, но почётную «должность» штурмовика. После такого крещения каждый выбирает военную профессию по душе. Тут приветствуется развитие бойцов и овладевание различной техникой. Эстет справился с пулемётом и автоматическим гранатомётом, теперь устраивает нам мастер-класс. Дав пару очередей для наглядности, отходит:
— На пулемёте очень тяжело работать из-за дронов, а на АГС проще: ведя огонь с закрытой позиции, ты можешь спрятаться. А пулемёт должен быть на открытой позиции, максимум — ветки какие-то в качестве маскировки.
Снова садится за спусковой крючок, стреляет короткими и машет в сторону ближайшей растительности, показывая нам:
— Дальше я пулемёт откидываю в кусты и бегу от дрона.
Это единственный вариант спасения: в сборке «Утёс» весит 42 килограмма.
Часть 2. Ушедший от дронов
Мы греемся в типичной фронтовой «буханке», за окном морозный февраль, ухает огнём полигон.
— От чего основные потери?
— От дронов. В основном — 300. Но это всё равно потеря бойца, он не бг (боевая готовность – прим. ред.) какое-то время.
— FPV или сбросы?
— От FPV был 300 один парень. По мне работало две «фпвишки»: они залетали прямо в блинчик, разобрали вход, но до нас не добрались. То есть сначала было два сброса. Нам просто повезло, что там было очень много одеял навешано на входе, и после этого единственное у нас осталось из защиты — клеенка на входе. То есть они разбили всю защиту и прекратили на этой клеенке разбивать, нам просто повезло. А нас 4 человека сидело в блинчике.
— То есть от дронов в принципе спасения нет?
— Пока ничего не спасает. Только стрелять по ним.
— Охотничье ружьё?
— Оно работает до 100 метров, то есть, если по тебе будет работать сбросник, ты можешь не попасть или ветки помешают.
— Настолько высоко висят?
— Бывает, и низко летают, но это уже совсем шумахеры, кто очень хорошо владеет этим мастерством. У нас один парень тренирует штурмовиков правильно действовать во время сбросов. Если над тобой завис дрон со сбросом, ты просто ждёшь, пока он начнёт сбрасывать.
— А потом?
— А потом начинаешь двигаться. Пока летит мина, ты делаешь два-три шага и прыжок.
— Детонирует сразу?
— Детонирует, как только ударяется. Может об дерево сдетонировать, либо об землю, либо об тебя.
— В начале СВО были видео, где ребята просто отбрасывали эти гранаты.
— Сейчас не получится так. В основном кидают от АГС, типа таких же, только американские, они более мощные.
— То есть сразу взрывается, и шансов уже…
— Ну почему, у меня взрывалась прямо перед лицом. В двух метрах. Два парня были с боков от меня, оба — 300, меня вообще не зацепило. Второй раз ухо мне посекло чуть-чуть: я стоял под деревом, смотрю — сброс! Делаю несколько шагов, и получилось так, что она в ветку ударилась. И в метре от меня взорвалась. То есть летят осколки, а там как повезет, насколько ты везучий человек.
— В укрепления можно спрятаться?
— Если у тебя есть окопчик, даже самый маленький, и ты знаешь, что она кидает не прямо туда, а рядом, то прыгай в него. Ведь разрыв идёт вверх, а ты прыгаешь вниз, чтобы была меньше площадь соприкосновения с осколками. Вот только если прыгаешь горизонтально, то осколки могут залететь под бронежилет. У нас так парню залетело в живот, но он сейчас работает, все нормально, вылечился.
Эстет уже знает всё про дроны: война быстро учит выживших.
— Даже глазами нельзя хлопать, они и это различают. Замираешь полностью.Дрон, если летит на задачу, может просто патрулировать и, пролетая случайно над тобой, не обратить внимание. А вот если зависает – всё. Значит, полностью контролит, тебе вообще двигаться нельзя! Чуть двинулся — спалишь свои позиции.
Часть 3. Нашедший Бога
Показываю на аптечку на его разгрузке:
— Какой тут у вас набор?
— Это аптечка первой необходимости. Жгуты, тампонады, здесь — второй эшелон аптеки. В штурмах на передке ты должен рассчитывать только на самопомощь. Парням некогда, максимум, что они могут сделать — это наложить тебе жгут, если ты сам не в состоянии. Эвакуация с передка — это тяжело: во-первых, задачу мы не сможем выполнить, ведь парням придётся оттянуться, чтоб тебя довести. Да, дадут тебе сопровождение, если вас большая группа, либо кто-то с оттяжки придёт назад, но это очень небезопасно.
Конечно, по ситуации, смотря, где мы находимся: если идем прямо на штурм, то это тяжело выполнимая задача, если же на закрепе работаем, то, возможно, тебе пришлют группу эвакуации, помогут. Но когда ты работаешь прям непрерывно на стрелкотне с противником…
— Уже работали?
— Два раза работал, первый — на закреплении позиций в самом Часовом Яре. Я проводил эвакуационную группу, моего старшего в группе затрехсотило. Пошли его вытаскивать. Погода была ясная, до этого я три раза сходил на эвакуацию, и все было хорошо. Вытаскивали, вытаскивали, и нас птичка спалила. Начал работать миномёт 120-й. И все мы, все четверо – 300.
— И за вами не приехал никто?
— Мы сами эвакуировались, потому что иначе было просто невыполнимо, все активизировались: начал работать миномёт, птички. Мы эвакуировались по открытке через озеро. Большое расстояние, а там всё пристрелено. Очень тяжко было. Потом мы узнали, что группа эвакуации к нам из леса выдвинулась, но им просто не дали пройти. Наши радейки где-то были считаны, там тоже не дураки сидят.
«Баба-Яга» на меня скидывала ТМку. Я потом уже понял: она меня специально вела. Только останавливаюсь, «Баба-Яга» метрах в 30 скидывает ТМ, так, чтобы меня не зацепило, и я смог дойти и раскрыть противнику свои позиции. Но в итоге у неё кончились заряды, пока я бежал. И мне повезло: пока они сменялись, я запрыгнул в случайно подвернувшийся ближайший блинчик. Сидел один всю ночь. Враг мою локацию поливал 120-ми минами. А я спал в блинчике 1,5х2 метра, почти не защищённый. Так проспал всю ночь и поверил в Бога. Я вообще в Бога никогда не верил, но в ту ночь я поверил, как никогда после.
— Как поняли, что хитрят, не хотят убивать?
— Я до последнего не мог этого понять. На следующий день надо мной начали кружить четыре птицы, они сбрасывали мины. Я получил второе ранение за день и, только дойдя до пацанов, понял, что противники специально ждали, потому что как только я прыгнул к своим в блиндаж, сработало два сброса на вход и два камикадзе прямо в двери к нам влетели. Я понял, что они специально за мной следили. Надо мной висела птичка всю ночь, и, когда я вылез из блиндажа и пошел дальше, она контролировала меня. Только тогда понял, что меня специально контролили, чтобы я привел к своим.
Одного убивать им неинтересно. Было и так: я один уходил, трое парней оставалось. Двое — 200, один — 300. Прям в день рождения моей жены это было. Я в тот день второй раз родился.
— И после такого хочется возвращаться обратно?
— Как это работает: мне тяжело было возвращаться за пацанами 70 метров, когда я потерял с ними полную визуальную видимость. Мне было тяжело 70 метров пройти, морально тяжело, очень страшно идти. Cтрах… Постоянный… Но страх — это мотиватор, он должен мотивировать! А вдруг враги пройдут дальше через нас, и что будет с нами, с народом, если они двинутся. Ты боишься за себя, но и страх за своих собратьев, за свою семью преобладает.
— Не крещёный?
— С детства крещёный, но я не верил в Бога. У меня на душе, в сердце не было принятия, но здесь я принял, почувствовал, что есть что-то.
— В принципе в воздухе чувствуется…
— Да, именно в воздухе чувствуется. И если ты веруешь всем сердцем, это помогает.
Часть 4. Обретший семью
— Контракт на полгода подписал?
— Пока да, но думаю продлеваться. Только сначала надо в госпиталь съездить на операцию: у меня металл в локте стоит, три стержня металлические, еще на гражданке мне поломали. Автомат вскидывать неудобно, приходится с этим бороться, переучиваться на другую руку. С другой стороны, работает другое полушарие, тоже неплохо.
Здесь моя жизнь зависит от меня самого, от того, насколько я продумаю, как лучше мне выполнить задачу. Да, мне поставили задачу и сказали, как её решить, но просто нужна смекалка, чтобы в нужный момент сделать те или иные действия.
Задачу в любом случае ты выполняешь, нет ничего невыполнимого. По крайней мере, у нас руководство не ставит такие задачи, которые нельзя выполнить, чтобы на мясо нас отправить. У нас всегда полная разведка, сначала идём малыми группами.
— А какая техника сопровождает?
— Двигаемся сами, основная техника перед нами чистит территорию от мин.
— Проблем с минами много?
— Естественно, мы знаем, куда идём и где примерно минированные участки. Нашу тропку дистанционно разминируют, так как мины, особенно противопехотные, для штурмовиков — очень страшная штука. Бывают мины «монки», они очень нам страшны, так как зачастую ставятся на дистанционном подрыве, либо на растяжке, либо и то, и другое.
— То есть она чувствует, когда человек приближается?
— Нет, сидит человек с пультом, и у него стоит камера, он по этой камере наблюдает позицию, где у него мина: раз, смотрит — люди пошли! На кнопочку нажал, и всё. И это самое опасное, ведь если стоит обычная растяжка или ещё что, то её можно снять. То есть ты ставишь точку на карте, что там-то стоят мины, и туда отправляют сапёров.
— На лечение куда отправляют?
— Здесь, в Луганске, лечимся. Какие-то супертяжёлые случаи отправляют «на Россию», здесь только лёгкая стабилизация. Стабилизировать человека может каждый, нас этому обучают, чтобы довести до пункта эвакуации. Пункт эвакуации — это просто точки, определённые через какое-то расстояние, где более спокойно, чтобы на передок заехать.
— Как это делается: сначала на машине, потом пешком?
— Да, нам около 15 километров нужно пройти пешком, чтобы попасть на самый передок. То есть проезжаем Бахмут, с Бахмута нас довозят дальше до «нуля» (точка разгрузки транспорта — прим. ред.), куда не достреливают миномёт и арта, и дальше идём пешком.
Возвращаемся к штурмовой работе.
— Сколько примерно времени уходит на задачу?
— Смотря какая задача стоит. Если задача именно заштурмовать — за пару дней в идеале. Так, чтобы там, в спину, никого не было (удара противника в тыл — прим. ред.) и чтобы группа закрепа пришла после. Штурм — более сложное мероприятие: ты уставший, тебе надо будет пройти 12 км за день, и в этот же день ещё штурмануть. А те, кто на закрепе или, например, на узле связи сидят, — от двух недель до полутора месяцев в среднем.
— Для отдыха у вас какая-то казарма общая?
— У нас не только здесь, у нас есть дальше ещё полигоны, тренировки постоянные. Всё свободное время мы стараемся тратить на обучение ради выживания. Вот на АГС обучаюсь, потом ещё что-то, не хочу останавливаться. C любого орудия мы должны уметь работать.
— Инструктора у вас — «музыканты»?
— Вс наше руководство — выходцы из ЧВК «Вагнер». Нас обучают либо те, кто вышли из «Вагнера», либо те, кто здесь служит уже не первый контракт. Меня обучили здесь, перезаключаю следующий контракт, и я уже специалист в той или иной области. Я теперь специалист по «корте» (пулемёт — прим. ред.), сейчас обучаюсь и под конец контракта буду специалистом по АГС. Когда придут новенькие, если не будет никого, кто лучше меня владеет этим, то я буду их обучать как специалист.
— Мы заметили, что нет знаков отличия типа погон, звездочек…
— У нас здесь все равны, мы добровольцы. А идём в добровольческие отряды в основном из-за того, что многие в Минобороны не смогли попасть по той или иной причине.
— Вы как раз, получается, ехали в Луганск и на вокзале случайно...
— Случайно встретился с пацанами из отряда, они мне всё рассказали, и я попал сюда, в этот отряд.
— Вообще люди чего, собственно, ищут здесь, по вашим ощущениям? Вот вы про себя сказали, что тут интересно, «адреналиново», по-настоящему.
— Можно по-настоящему найти здесь себя, вот прямо найти на самом деле. Понять всех.
— Или кто-то может из каких-то отдельных соображений?
— Здесь так не получится. Даже если ты идёшь сюда из-за других соображений, здесь ты поймёшь, кто ты есть на самом деле и чего стоишь. Если ты не cможешь себя найти, уйдёшь отсюда. Ну, это пятисотый, но у нас здесь нет таких. Мы все, кто сюда пришёл, пришли добровольно, и уходить отсюда — зачем? Смысл?
— Командир говорил, что он смотрит внимательно, кто приходит.
— Да, люди отбираются до подписания контракта. Бывает, человек, прожив здесь несколько дней, неделю, понимает, что это не для него.
— А таких много вообще, кто уходит сразу?
— Не очень. Таких парней у меня трое было. И то, один из них перешёл просто в другой отряд, а двое прям ушли, они поняли, что эта война не для них. Все остальные парни остались.
— А вот какая-то иерархия, как она выстроена? Есть какая-то карьерная лестница, если себя покажешь?
— На тебя, конечно, посмотрят, но ты сам будешь понимать, где тебе работать проще, где от тебя будет больше пользы отряду. Мы работаем на саморазвитие чисто. То есть я подошёл к командиру, сказал: «Вот так и так. С «Утёсом» меня сначала поставили, но хочу ещё научиться». Он говорит: «Попробуй АГС».
— А ребята домой как часто могут поехать отдохнуть, в отпуск?
— Раз в полгода.
— То есть ты скоро уже поедешь?
— Через 3 месяца.
— Хочется уже?
— Да, домой хочется съездить, побыть, посмотреть, что да как, по дому скучаю.
— На месяц отпустят?
— Я могу поехать, на сколько хочу. Могу договориться с командиром, что так и так, мне вот сейчас надо съездить из-за локтя, я на пару месяцев поеду домой. Потому что это восстановление. Металл лишний в руке — не особо удобно.
— В плане личной жизни: как-то налаживается она тут? Кто-то находит полевых жен, девушек местных?
— Именно внутри отряда отношения запрещены. Но у меня налаживается с бывшей женой, с сыном контакт появился. Теперь меня ждут домой.
— А как получилось наладить контакт?
— C головой как-то подружился, нашёл сам себя. И через ребёнка потихоньку восстановил с ней общение.
— То есть по интернету как-то общались?
— Да, удаленно общались, и как-то подналадилось. Может, она не всегда признаётся, что ждёт, но пару раз в разговоре проскочило – значит, налаживается. До этого вообще не общались.
— В основном тут люди семейные?
— Многие — да.
— А вот с алкоголем строго у вас?
— Нельзя алкоголь.
— Если вдруг?
— Ну, будет наказание. У нас все в отряде знают и понимают: алкоголь, любое изменённое сознание мешает твоей работе. Из-за тебя может погибнуть кто-то. Ты, может, останешься живым, но подставишь своих братьев по оружию. Это неприемлемо. Здесь друг о друге заботятся. У меня мысль такая: если я не буду заботиться о ком-то, обо мне тоже кто-то не позаботится, не поможет. Вот когда нас разбило, я пошёл, пацана тащил, трёхсотого. Помог вытащить. А если бы не пошёл...
Неожиданно благодарит:
— Спасибо, вы нам сегодня подарили выходной!
— ? — удивляюсь.
— Морально устаёшь всё равно. Надо перевести дух, развеяться. Постоянно накалённая обстановка — тяжело. Накаленная — в смысле тут, на полигоне, мы работаем, как на боевых действиях. Мы ссоримся, бывает: кто-то кого-то недопонял. Потому что мы должны работать как единое целое, как организм. Нужно, чтобы ребята все понимали и думали, действовали абсолютно одинаково. А если у кого-то что-то не получается, сдают нервы. Все мы люди. Но мы стараемся принимать друг друга такими, как есть. Никаких обид. Покричать, высказаться, и всё. Всё как у людей. Лучше мы «выплеснемся» здесь, чем это помешает в бою. А после выполненной задачи сядем вечером, обсудим, кто в чём был неправ. И переведём всё это в лояльную сторону.
***
Наша «буханочка» приходит в движение. Эстет трясется в кузове на полу с расчётом своего пулемёта. Сквозь рёв мотора и лязг военного металла до наших комфортабельных пассажирских сидений доносятся обрывки фраз:
— Со временем понимаешь, что становишься здесь нужным. А потом это становится образом жизни… Многие уже не могут без этого, и кто пришёл первый раз – для них это становится началом военной карьеры. Другие понимают, что это не их, и больше никогда не возвращаются. Первый контракт всё покажет…
Но здесь нужны все. Здесь каждый может найти себя. Если найдёшь правильное занятие по душе, будешь чувствовать себя нужным. Не обязательно штурмовик… Если ты медик и после первых боев поймешь, что штурмовать — не твоё, но ты можешь лечить, спасать людей, оставайся в отряде.
...Прям убивать? Нет. У меня есть цель, задача от командования. Если можно выполнить задачу, никого не убивая, лучше пусть противник просто уйдёт.
Часть 5. Выбравший дом
Казарма. Уютно досыхают «гирлянды» армейской одежды и термобелья. Без балаклавы Эстет выглядит непривычным, немного чужим:
— Как зовут тебя?
— Александром …
— Ах, без балаклавы не узнать.
В руках, уже без перчаток, шуршат упаковки СВО-поэзии. Перебирает: «Долгарева», «Ватутина».
— Знаешь их?
Трясёт третьей книжкой:
— Антипова знаю. До остальных ещё не дошёл.
— Почитаешь что-то случайное?
Открывает. Свежее — из 2024:
— «Моя гражданская война во всякой мелочи видна…»
Дочитав, закрывает:
— А мне больше Есенин нравится. Но не помню, здесь из головы всё вылетает, думаешь о другом. Вот когда лежал в госпитале, читал. А здесь нет времени. На гражданке прочту всё.
— Сам пишешь?
— Давно… Парням читал. Сейчас не буду.
Смеясь, убирает книжки стихов. Огоньки в его глазах уже не такие яркие, как на полигоне.
Часть 1. Нашедший себя на войне
Белое покрывало луганской степи. Армейские цинки, патронные ленты. Патроны – ого, с ладонь! В прессованный снег вцепились щупальца треноги. Тяжёлый пулемет «Утёс» требует основательного подхода. Инструктор полигона машет:
— Это Эстет. Все вопросы задавать ему!
Разворачивается и уходит.
Остаётся боец. Броник, разгрузка забита до отказа, новый шлем. В узком разрезе балаклавы – два горящих стальной синевой огонька.
Заваливаем его вопросами:
— Эстет — почему?
— Эстетика смерти.
Огоньки вздрагивают смехом, но тут же замирают:
—Если погибнуть, то погибнуть красиво. На войне. Выполняя поставленную задачу. Запомниться людям.
На самом деле, душой тянуло, что я найду себя — нашёл. Да... Сюда идут те, кто не нашёл себя в мирной жизни. Но даже те, кто нашёл своё на гражданке, но ищет экстрима, драйва, — это находят только тут. Когда ты идёшь на штурм и свистят пули над головой, это ни с чем не сравнимо. И если ты можешь выполнить задачу, выполняй её до конца. Неважно, в каком состоянии.
— А после войны что?
— Мы — ЧВК, нам всегда найдут применение, — огоньки под шлемом подпрыгивают.
Эстет воюет только третий месяц.
— Это мой первый контракт, но уже два задания было. Сперва на эвакуации работал, ходили и на штурма́, в закрепление. И скоро ещё на штурм пойду, на тяжёлой технике. Буду работать из АГС (автоматический гранатомёт — прим. ред.) и пулемёта. Уже три ранения: 120-мм мина в пятку, и два сброса: задело осколком ухо плюс ожог.
Конечно, как и все бывалые бойцы, он уже знает, что второй раз идти на задачу страшнее, и третий — тоже страшно…
В отряде «Русь» (действует в составе бригады «Эспаньола») все вновь прибывшие сперва проходят через тяжёлую, но почётную «должность» штурмовика. После такого крещения каждый выбирает военную профессию по душе. Тут приветствуется развитие бойцов и овладевание различной техникой. Эстет справился с пулемётом и автоматическим гранатомётом, теперь устраивает нам мастер-класс. Дав пару очередей для наглядности, отходит:
— На пулемёте очень тяжело работать из-за дронов, а на АГС проще: ведя огонь с закрытой позиции, ты можешь спрятаться. А пулемёт должен быть на открытой позиции, максимум — ветки какие-то в качестве маскировки.
Снова садится за спусковой крючок, стреляет короткими и машет в сторону ближайшей растительности, показывая нам:
— Дальше я пулемёт откидываю в кусты и бегу от дрона.
Это единственный вариант спасения: в сборке «Утёс» весит 42 килограмма.
Часть 2. Ушедший от дронов
Мы греемся в типичной фронтовой «буханке», за окном морозный февраль, ухает огнём полигон.
— От чего основные потери?
— От дронов. В основном — 300. Но это всё равно потеря бойца, он не бг (боевая готовность – прим. ред.) какое-то время.
— FPV или сбросы?
— От FPV был 300 один парень. По мне работало две «фпвишки»: они залетали прямо в блинчик, разобрали вход, но до нас не добрались. То есть сначала было два сброса. Нам просто повезло, что там было очень много одеял навешано на входе, и после этого единственное у нас осталось из защиты — клеенка на входе. То есть они разбили всю защиту и прекратили на этой клеенке разбивать, нам просто повезло. А нас 4 человека сидело в блинчике.
— То есть от дронов в принципе спасения нет?
— Пока ничего не спасает. Только стрелять по ним.
— Охотничье ружьё?
— Оно работает до 100 метров, то есть, если по тебе будет работать сбросник, ты можешь не попасть или ветки помешают.
— Настолько высоко висят?
— Бывает, и низко летают, но это уже совсем шумахеры, кто очень хорошо владеет этим мастерством. У нас один парень тренирует штурмовиков правильно действовать во время сбросов. Если над тобой завис дрон со сбросом, ты просто ждёшь, пока он начнёт сбрасывать.
— А потом?
— А потом начинаешь двигаться. Пока летит мина, ты делаешь два-три шага и прыжок.
— Детонирует сразу?
— Детонирует, как только ударяется. Может об дерево сдетонировать, либо об землю, либо об тебя.
— В начале СВО были видео, где ребята просто отбрасывали эти гранаты.
— Сейчас не получится так. В основном кидают от АГС, типа таких же, только американские, они более мощные.
— То есть сразу взрывается, и шансов уже…
— Ну почему, у меня взрывалась прямо перед лицом. В двух метрах. Два парня были с боков от меня, оба — 300, меня вообще не зацепило. Второй раз ухо мне посекло чуть-чуть: я стоял под деревом, смотрю — сброс! Делаю несколько шагов, и получилось так, что она в ветку ударилась. И в метре от меня взорвалась. То есть летят осколки, а там как повезет, насколько ты везучий человек.
— В укрепления можно спрятаться?
— Если у тебя есть окопчик, даже самый маленький, и ты знаешь, что она кидает не прямо туда, а рядом, то прыгай в него. Ведь разрыв идёт вверх, а ты прыгаешь вниз, чтобы была меньше площадь соприкосновения с осколками. Вот только если прыгаешь горизонтально, то осколки могут залететь под бронежилет. У нас так парню залетело в живот, но он сейчас работает, все нормально, вылечился.
Эстет уже знает всё про дроны: война быстро учит выживших.
— Даже глазами нельзя хлопать, они и это различают. Замираешь полностью.Дрон, если летит на задачу, может просто патрулировать и, пролетая случайно над тобой, не обратить внимание. А вот если зависает – всё. Значит, полностью контролит, тебе вообще двигаться нельзя! Чуть двинулся — спалишь свои позиции.
Часть 3. Нашедший Бога
Показываю на аптечку на его разгрузке:
— Какой тут у вас набор?
— Это аптечка первой необходимости. Жгуты, тампонады, здесь — второй эшелон аптеки. В штурмах на передке ты должен рассчитывать только на самопомощь. Парням некогда, максимум, что они могут сделать — это наложить тебе жгут, если ты сам не в состоянии. Эвакуация с передка — это тяжело: во-первых, задачу мы не сможем выполнить, ведь парням придётся оттянуться, чтоб тебя довести. Да, дадут тебе сопровождение, если вас большая группа, либо кто-то с оттяжки придёт назад, но это очень небезопасно.
Конечно, по ситуации, смотря, где мы находимся: если идем прямо на штурм, то это тяжело выполнимая задача, если же на закрепе работаем, то, возможно, тебе пришлют группу эвакуации, помогут. Но когда ты работаешь прям непрерывно на стрелкотне с противником…
— Уже работали?
— Два раза работал, первый — на закреплении позиций в самом Часовом Яре. Я проводил эвакуационную группу, моего старшего в группе затрехсотило. Пошли его вытаскивать. Погода была ясная, до этого я три раза сходил на эвакуацию, и все было хорошо. Вытаскивали, вытаскивали, и нас птичка спалила. Начал работать миномёт 120-й. И все мы, все четверо – 300.
— И за вами не приехал никто?
— Мы сами эвакуировались, потому что иначе было просто невыполнимо, все активизировались: начал работать миномёт, птички. Мы эвакуировались по открытке через озеро. Большое расстояние, а там всё пристрелено. Очень тяжко было. Потом мы узнали, что группа эвакуации к нам из леса выдвинулась, но им просто не дали пройти. Наши радейки где-то были считаны, там тоже не дураки сидят.
«Баба-Яга» на меня скидывала ТМку. Я потом уже понял: она меня специально вела. Только останавливаюсь, «Баба-Яга» метрах в 30 скидывает ТМ, так, чтобы меня не зацепило, и я смог дойти и раскрыть противнику свои позиции. Но в итоге у неё кончились заряды, пока я бежал. И мне повезло: пока они сменялись, я запрыгнул в случайно подвернувшийся ближайший блинчик. Сидел один всю ночь. Враг мою локацию поливал 120-ми минами. А я спал в блинчике 1,5х2 метра, почти не защищённый. Так проспал всю ночь и поверил в Бога. Я вообще в Бога никогда не верил, но в ту ночь я поверил, как никогда после.
— Как поняли, что хитрят, не хотят убивать?
— Я до последнего не мог этого понять. На следующий день надо мной начали кружить четыре птицы, они сбрасывали мины. Я получил второе ранение за день и, только дойдя до пацанов, понял, что противники специально ждали, потому что как только я прыгнул к своим в блиндаж, сработало два сброса на вход и два камикадзе прямо в двери к нам влетели. Я понял, что они специально за мной следили. Надо мной висела птичка всю ночь, и, когда я вылез из блиндажа и пошел дальше, она контролировала меня. Только тогда понял, что меня специально контролили, чтобы я привел к своим.
Одного убивать им неинтересно. Было и так: я один уходил, трое парней оставалось. Двое — 200, один — 300. Прям в день рождения моей жены это было. Я в тот день второй раз родился.
— И после такого хочется возвращаться обратно?
— Как это работает: мне тяжело было возвращаться за пацанами 70 метров, когда я потерял с ними полную визуальную видимость. Мне было тяжело 70 метров пройти, морально тяжело, очень страшно идти. Cтрах… Постоянный… Но страх — это мотиватор, он должен мотивировать! А вдруг враги пройдут дальше через нас, и что будет с нами, с народом, если они двинутся. Ты боишься за себя, но и страх за своих собратьев, за свою семью преобладает.
— Не крещёный?
— С детства крещёный, но я не верил в Бога. У меня на душе, в сердце не было принятия, но здесь я принял, почувствовал, что есть что-то.
— В принципе в воздухе чувствуется…
— Да, именно в воздухе чувствуется. И если ты веруешь всем сердцем, это помогает.
Часть 4. Обретший семью
— Контракт на полгода подписал?
— Пока да, но думаю продлеваться. Только сначала надо в госпиталь съездить на операцию: у меня металл в локте стоит, три стержня металлические, еще на гражданке мне поломали. Автомат вскидывать неудобно, приходится с этим бороться, переучиваться на другую руку. С другой стороны, работает другое полушарие, тоже неплохо.
Здесь моя жизнь зависит от меня самого, от того, насколько я продумаю, как лучше мне выполнить задачу. Да, мне поставили задачу и сказали, как её решить, но просто нужна смекалка, чтобы в нужный момент сделать те или иные действия.
Задачу в любом случае ты выполняешь, нет ничего невыполнимого. По крайней мере, у нас руководство не ставит такие задачи, которые нельзя выполнить, чтобы на мясо нас отправить. У нас всегда полная разведка, сначала идём малыми группами.
— А какая техника сопровождает?
— Двигаемся сами, основная техника перед нами чистит территорию от мин.
— Проблем с минами много?
— Естественно, мы знаем, куда идём и где примерно минированные участки. Нашу тропку дистанционно разминируют, так как мины, особенно противопехотные, для штурмовиков — очень страшная штука. Бывают мины «монки», они очень нам страшны, так как зачастую ставятся на дистанционном подрыве, либо на растяжке, либо и то, и другое.
— То есть она чувствует, когда человек приближается?
— Нет, сидит человек с пультом, и у него стоит камера, он по этой камере наблюдает позицию, где у него мина: раз, смотрит — люди пошли! На кнопочку нажал, и всё. И это самое опасное, ведь если стоит обычная растяжка или ещё что, то её можно снять. То есть ты ставишь точку на карте, что там-то стоят мины, и туда отправляют сапёров.
— На лечение куда отправляют?
— Здесь, в Луганске, лечимся. Какие-то супертяжёлые случаи отправляют «на Россию», здесь только лёгкая стабилизация. Стабилизировать человека может каждый, нас этому обучают, чтобы довести до пункта эвакуации. Пункт эвакуации — это просто точки, определённые через какое-то расстояние, где более спокойно, чтобы на передок заехать.
— Как это делается: сначала на машине, потом пешком?
— Да, нам около 15 километров нужно пройти пешком, чтобы попасть на самый передок. То есть проезжаем Бахмут, с Бахмута нас довозят дальше до «нуля» (точка разгрузки транспорта — прим. ред.), куда не достреливают миномёт и арта, и дальше идём пешком.
Возвращаемся к штурмовой работе.
— Сколько примерно времени уходит на задачу?
— Смотря какая задача стоит. Если задача именно заштурмовать — за пару дней в идеале. Так, чтобы там, в спину, никого не было (удара противника в тыл — прим. ред.) и чтобы группа закрепа пришла после. Штурм — более сложное мероприятие: ты уставший, тебе надо будет пройти 12 км за день, и в этот же день ещё штурмануть. А те, кто на закрепе или, например, на узле связи сидят, — от двух недель до полутора месяцев в среднем.
— Для отдыха у вас какая-то казарма общая?
— У нас не только здесь, у нас есть дальше ещё полигоны, тренировки постоянные. Всё свободное время мы стараемся тратить на обучение ради выживания. Вот на АГС обучаюсь, потом ещё что-то, не хочу останавливаться. C любого орудия мы должны уметь работать.
— Инструктора у вас — «музыканты»?
— Вс наше руководство — выходцы из ЧВК «Вагнер». Нас обучают либо те, кто вышли из «Вагнера», либо те, кто здесь служит уже не первый контракт. Меня обучили здесь, перезаключаю следующий контракт, и я уже специалист в той или иной области. Я теперь специалист по «корте» (пулемёт — прим. ред.), сейчас обучаюсь и под конец контракта буду специалистом по АГС. Когда придут новенькие, если не будет никого, кто лучше меня владеет этим, то я буду их обучать как специалист.
— Мы заметили, что нет знаков отличия типа погон, звездочек…
— У нас здесь все равны, мы добровольцы. А идём в добровольческие отряды в основном из-за того, что многие в Минобороны не смогли попасть по той или иной причине.
— Вы как раз, получается, ехали в Луганск и на вокзале случайно...
— Случайно встретился с пацанами из отряда, они мне всё рассказали, и я попал сюда, в этот отряд.
— Вообще люди чего, собственно, ищут здесь, по вашим ощущениям? Вот вы про себя сказали, что тут интересно, «адреналиново», по-настоящему.
— Можно по-настоящему найти здесь себя, вот прямо найти на самом деле. Понять всех.
— Или кто-то может из каких-то отдельных соображений?
— Здесь так не получится. Даже если ты идёшь сюда из-за других соображений, здесь ты поймёшь, кто ты есть на самом деле и чего стоишь. Если ты не cможешь себя найти, уйдёшь отсюда. Ну, это пятисотый, но у нас здесь нет таких. Мы все, кто сюда пришёл, пришли добровольно, и уходить отсюда — зачем? Смысл?
— Командир говорил, что он смотрит внимательно, кто приходит.
— Да, люди отбираются до подписания контракта. Бывает, человек, прожив здесь несколько дней, неделю, понимает, что это не для него.
— А таких много вообще, кто уходит сразу?
— Не очень. Таких парней у меня трое было. И то, один из них перешёл просто в другой отряд, а двое прям ушли, они поняли, что эта война не для них. Все остальные парни остались.
— А вот какая-то иерархия, как она выстроена? Есть какая-то карьерная лестница, если себя покажешь?
— На тебя, конечно, посмотрят, но ты сам будешь понимать, где тебе работать проще, где от тебя будет больше пользы отряду. Мы работаем на саморазвитие чисто. То есть я подошёл к командиру, сказал: «Вот так и так. С «Утёсом» меня сначала поставили, но хочу ещё научиться». Он говорит: «Попробуй АГС».
— А ребята домой как часто могут поехать отдохнуть, в отпуск?
— Раз в полгода.
— То есть ты скоро уже поедешь?
— Через 3 месяца.
— Хочется уже?
— Да, домой хочется съездить, побыть, посмотреть, что да как, по дому скучаю.
— На месяц отпустят?
— Я могу поехать, на сколько хочу. Могу договориться с командиром, что так и так, мне вот сейчас надо съездить из-за локтя, я на пару месяцев поеду домой. Потому что это восстановление. Металл лишний в руке — не особо удобно.
— В плане личной жизни: как-то налаживается она тут? Кто-то находит полевых жен, девушек местных?
— Именно внутри отряда отношения запрещены. Но у меня налаживается с бывшей женой, с сыном контакт появился. Теперь меня ждут домой.
— А как получилось наладить контакт?
— C головой как-то подружился, нашёл сам себя. И через ребёнка потихоньку восстановил с ней общение.
— То есть по интернету как-то общались?
— Да, удаленно общались, и как-то подналадилось. Может, она не всегда признаётся, что ждёт, но пару раз в разговоре проскочило – значит, налаживается. До этого вообще не общались.
— В основном тут люди семейные?
— Многие — да.
— А вот с алкоголем строго у вас?
— Нельзя алкоголь.
— Если вдруг?
— Ну, будет наказание. У нас все в отряде знают и понимают: алкоголь, любое изменённое сознание мешает твоей работе. Из-за тебя может погибнуть кто-то. Ты, может, останешься живым, но подставишь своих братьев по оружию. Это неприемлемо. Здесь друг о друге заботятся. У меня мысль такая: если я не буду заботиться о ком-то, обо мне тоже кто-то не позаботится, не поможет. Вот когда нас разбило, я пошёл, пацана тащил, трёхсотого. Помог вытащить. А если бы не пошёл...
Неожиданно благодарит:
— Спасибо, вы нам сегодня подарили выходной!
— ? — удивляюсь.
— Морально устаёшь всё равно. Надо перевести дух, развеяться. Постоянно накалённая обстановка — тяжело. Накаленная — в смысле тут, на полигоне, мы работаем, как на боевых действиях. Мы ссоримся, бывает: кто-то кого-то недопонял. Потому что мы должны работать как единое целое, как организм. Нужно, чтобы ребята все понимали и думали, действовали абсолютно одинаково. А если у кого-то что-то не получается, сдают нервы. Все мы люди. Но мы стараемся принимать друг друга такими, как есть. Никаких обид. Покричать, высказаться, и всё. Всё как у людей. Лучше мы «выплеснемся» здесь, чем это помешает в бою. А после выполненной задачи сядем вечером, обсудим, кто в чём был неправ. И переведём всё это в лояльную сторону.
***
Наша «буханочка» приходит в движение. Эстет трясется в кузове на полу с расчётом своего пулемёта. Сквозь рёв мотора и лязг военного металла до наших комфортабельных пассажирских сидений доносятся обрывки фраз:
— Со временем понимаешь, что становишься здесь нужным. А потом это становится образом жизни… Многие уже не могут без этого, и кто пришёл первый раз – для них это становится началом военной карьеры. Другие понимают, что это не их, и больше никогда не возвращаются. Первый контракт всё покажет…
Но здесь нужны все. Здесь каждый может найти себя. Если найдёшь правильное занятие по душе, будешь чувствовать себя нужным. Не обязательно штурмовик… Если ты медик и после первых боев поймешь, что штурмовать — не твоё, но ты можешь лечить, спасать людей, оставайся в отряде.
...Прям убивать? Нет. У меня есть цель, задача от командования. Если можно выполнить задачу, никого не убивая, лучше пусть противник просто уйдёт.
Часть 5. Выбравший дом
Казарма. Уютно досыхают «гирлянды» армейской одежды и термобелья. Без балаклавы Эстет выглядит непривычным, немного чужим:
— Как зовут тебя?
— Александром …
— Ах, без балаклавы не узнать.
В руках, уже без перчаток, шуршат упаковки СВО-поэзии. Перебирает: «Долгарева», «Ватутина».
— Знаешь их?
Трясёт третьей книжкой:
— Антипова знаю. До остальных ещё не дошёл.
— Почитаешь что-то случайное?
Открывает. Свежее — из 2024:
— «Моя гражданская война во всякой мелочи видна…»
Дочитав, закрывает:
— А мне больше Есенин нравится. Но не помню, здесь из головы всё вылетает, думаешь о другом. Вот когда лежал в госпитале, читал. А здесь нет времени. На гражданке прочту всё.
— Сам пишешь?
— Давно… Парням читал. Сейчас не буду.
Смеясь, убирает книжки стихов. Огоньки в его глазах уже не такие яркие, как на полигоне.